Усну или в три, или позже немного, и чтобы никто меня больше не трогал.
И огненный ворон по-красному стонет: что раз уж пожил, умереть ещё стоит.
От осени красной никто не спасётся, вода не замрёт, молоко не свернётся.
Похоже, верны эти красные стоны: что реки до моря бегут по наклонной.
Но мы не позволим той красной смеяться, надежд васильковых бы в небе дождаться
Ведь людям надежда — опора под ногу, надежды не может быть слишком много.
Пусть реет она вроде синей мечты! Не стало меня, Но останешься ты. оригинал Ojārs Vācietis. Piesacīšana
Es aizmigšu trijos vai drusku pēc tam, lai neļautu modināt sevi nekam.
Un sarkana vārna sarkani ķērc: ja dzīvo ko vērts, arī nomirt ir vērts.
Jo nevar no rudens izbēgt neviens. Un nebeigsies ūdens, un netecēs piens.
Tad drīzāk jau tā, kā tā sarkanā kliedz: ko upes uz jūru tik sarkanu triec?
Bet nevajag ļaut tai tik sarkani nest, bet cerību rudzupuķi debesīs mest.
Jo cerība cilvēku stiprībā sauc un cerību nevar nekad būt par daudz.
Lai pland pāri cerību zilganais plīvs! Jā ... Manis vairs nav. Toties tu esi dzīvs.
Странное такое стихотворение, бредовое и простое. У Вациетыса бывает по-бредовому просто: типо к чистым рифмам приникает дух, как липнут к клейкой ленте толпы мух.
Перед велопоходом не спала почти (заканчивала ночью последние глиняные штуки,чтоб оставить сушить, чтоб обжечь по возвращении). Вышел удивительный эффект: я, как невыспавшийся дальнобойщик, ловила «сонные веретёна», прямо крутя педали. Не думала, что так вообще может быть (сидя — да, стоя — да, но не на велике же!). Пришлось экстренно поспать десять минут в автобусной остановке. И было впервые мне так, что очень не нравилось крутить педали, а хотелось скорее это прекратить. Тем не менее, было преодолено на велике около семидесяти километров. Вывод: надо высыпаться перед велопоходами. * В Рузе пожелал дружить с влопоходниками очень весёлый местный пьяный мужик. Очень пьяный и очень весёлый. Но по-пьяному как-то слишком расчувствован был он. Объяснил, что оставил друзей заниматься сексом, а ему грустно на такое смотреть, потому что его недавно жена бросила, так что он пошёл на улицу за дополнительным бухлом. Продемонстрировал чёрный со всех сторон пакет плотного полиэтилена, без надписей, «ещё целый», специально предназначенный для хранения и транспортировки бухла. И себя продемонстрировал в чёрной куртке и чёрной водолазке под курткой, тоже ещё целого со всех сторон, очень цивильного, благополучного и чистенького на вид. Что стало сегодня с ним? Может, проснулся он в канаве и не совсем целый. * Сегодня весь день топлю печь в деревенском доме.
Хвосты сожжены (не на участке М-са, пошла в лесу жечь, а то М-с немного суеверный). Заодно потом бросила в костёр накопившиеся просроченные ампулы. Было их четырнадцать, но взрыва прозвучало только два (мощных). Думаю, что ампулы детонировали друг об дружку. В следующий раз надо будет раздельно их кидать в разные части костра, а не одним пакетом. * Керамические рыбины бросила в ручей Чернопсовку, как собиралась. Довольно быстро их затянуло песком, буквально за три дня. Надо будет разрыть это место через год и посмотреть, на что рыбины стали похожи. Выбросила я их прямо у мостика. * Самшит, похоже, не прижился. Хотя малая надежда пока есть. * Может, я ещё про что-то говорила, а чем это завершилось — не сказала. Но сейчас не могу вспомнить. * Делаю какие-то сложносочинённые керамические вещи сейчас.
Вчера ночью такая тропа была от станции к деревне Чернопсы, как я не видела никогда: её тропить надо было наново, метелью занесённую. Я её знаю ногами на ощупь, эту тропу, в кромешной тьме нахожу ногами, а вчера вся она засыпана была, почти без следов, и зима кругом, и ветви тяжёлые снегом облепленные цеплялись за рюкзак, и нельзя не вспоминать было детство, когда каждая зима такая была. Хорошо, что есть глаза, чтобы видеть это, хорошо, что ноги есть, чтоб идти. Лес, поле, тропишь, дышишь. А у меня самшитовое дерево за пазухой под сердцем; на голове, на рюкзаке сугроб; а в руке алюминиевый бидон; а в другой — снежный шарик на верёвочке, который я от штанины отодрала. М-су говорю: ...а вот ещё снежный шарик... А М-с смеётся как сумасшедший и грит: а ты как сумасшедшая, с бидоном, с самшитом, с сугробом и бред несёшь! А там настоящий снежный ком, шарик, он скатался, пока я шла, как запчасть снеговика, на отодранном лоскуте от штанины. * Я охерела сегодня глазурить, но включила всё-таки печь. Теперь нафиг засну.
мне же Лаоконь подарил классный блокнот. Долго я его не трогала, а теперь то и дело трогаю. Вот зарисовки оттуда какие-то разного времени (всё очень мгновенное, 5-15 минут):
Мне подарили (я выпросила!) черенки самшита, который хочу укоренить в деревне Чернопсы. Это несколько веток, обёрнутых тряпочкой, обработанной корневином или чем-то вроде того, и сунутых в пакет. Зелень торчит наружу. Всю дорогу от Мезмая я его то в руке несу, то к рюкзаку прилаживаю и про себя называю деревом. Выхожу сейчас из поезда, по вагону иду к выходу, в руке самшит, я ему говорю тихо, шёпотом: дерево. А передо мной девушка идёт, слышит и оборачивается — и комментит самшит, красивый, говорит, что, спрашивает, это такое. Немного похоже на то, как люди пленэрных художников комментят. Или зверьков.
За поездку я два раза рассказала разным людям прикол про русскоязычного гида и самшит, Шу — тот вообще хохотал, сразу принялся товарищу его объяснять, который по-английски совсем не умеет. А русскоязычный гид на Кавказе рассказывает интернациональным туристам на рунглише, показывая на деревяшечные сувениры: читать дальшезыс ыз мэйд оф самшит! (а cамшит по-английски boxwood).
Альмандин меня на вокзале встретила, чото приятно! хотя и нисколько не необходимо
может и нечего тут записывать; но меня немного удивляет разумность малых детей, и я позаписывала по горячим следамУже пора выходить, но Даша (пять лет) тормозит в прихожей. Мама Даши: — Ну, в чём дело? Даша: — Я просто хочу взять с собой... Мама Даши: — Что? Даша: — Ничего! Мама Даши: — Ну, бери и пойдём! *** Тоже пятилетний (другому такому же): — Ты просто не понимаешь! Ходить пешком это кайф! Особенно если разговаривать. Ноги тогда несут тебя сами. *** Пятилетние? Шестилетние? — Черемша — это богатство! (рассказывается множество самопридуманных рецептов, которые я забыла). — Да! Можно солить, можно в суп добавлять, можно даже делать сок! Вмешивается какая-то мама (скептически): — И мороженое ещё... *** Шестилетний: — Детям старше пяти лет запрещается после обеда возвращаться в лагерь! Это закон страны. ------------------------- а ещё так вышло, что...а ещё так вышло, что я сегодня поработала, а не чопопало. вправила пронационный подвывих головки лучевой кости, это нормальная прямо по специальности работа (хотя и очень быстрая, и простая). я фиг знает, умеют ли вправлять пронационники в местном ФАПе, если не умеют, то могло бы получиться пиздецовато.
Тут старорежимная турбаза с домиками, но сильно повышенной комфортности. В домиках буржуйки, и я сразу взял себе обязанности истопника. Величайшее счастье! Никто не возражал из четырёх прочих жителей домика, все они женские и городские. Ну и я женский и городской, но всё детство топила печь (в городе, в квартире в старом доме) и люблю это очень. Черемша тут только взошла, нежные небольшие листья, я б их в таком мелком юном виде и не признала б, если б не указали. Тоже радость большая!
Вот классно-то! Едешь в поезде — а тут тебе и розетки у каждого места, и интернет почти работает почти всё время (на станциях так всегда работает). Наслаждение! Вместо записывания текста сижу строчу посты и комменты. За окном не видать нихера, кроме фонарей иногда, ночь. Вагон спит. А я возьму не буду сегодня спать, посплю завтра. Всё равно дольше суток ехать.
Иду вчера по лесу с полным рюкзаком керамических рыбин. Мост прохожу через ручей Чернопсовку, это текучий быстрый ручей, песчаное ложе. Красиво бы в него керамические рыбины улеглись! Встретились мы с заказчиком и посредником и гостями тусовки (эти термины всё смех!) в трапезной в Рогожской слободе (это одно из самых вкусных!). Передаю «заказчику» рыбин, и часть из них остаются мне. Быть им в ручье Чернопсовке. Сегодня убываю в организованный турпоход в Адыгею (поезд вечером). Понятно, что не туристом, а работать.
Не спал с этим карамических дел завершением два раза по двое суток. Мне до сих пор нравится, какой призрачной и прозрачной делается реальность при депривации сна. Вот только эпистаксис не нравится. И эмоциональная лабильность не очень. Вчера зато выспался. И в поезде ещё высплюсь.
Иногда не могу не задавать себе банального вечного вопроса.
Есть ли вообще смысл придумывать истории? А записывать истории? Не разумнее ли, не правильнее ли пресекать это кайфовое визионерство, а не поощрять его? А не наращивать потом на него кости, мясо, кожу, преобразуя иллюзию в конкретный, понятный другим людям связный текст, с которым можно ознакомиться. Сейчас кажется, что ты как бы сам свою жизнь у себя крадёшь, когда живёшь преимущественно визионерством. С реальностью можно не хуже прикалываться, чем с миром выдумок, да что там, лучше в сто раз, богаче, непредсказуемее, ну, ощутимее. Если ещё и плевать на конечность собственного бытия, свою безопасность и комфорт, то просто самый огонь.
Но я помню, каково это: не читать художки и не придумывать историй. Даже когда делаешь самое важное дело в жизни, с которым в руках жизнь никогда не будет прежней, даже так, даже с этим делом в руках — очень быстро начинает реальность делаться тусклой, невкусной, бесцветной, превращается в дурной быт. Не потому ли, что, когда выдумываешь истории, то в реальность ходишь как в гости, и она тогда кажется чудесной и чуждой, и хочется исследовать её как другой мир. И берёшь из неё жадно, как драгоценности, приносишь «домой» самые лучшие куски, в придуманные свои слои, в которых существуешь на самом деле. Не придумывать если, то сокровища некуда нести, и их перестаёшь замечать. Не придумывать если, то не будешь ли ты съеден слишком конкретным, слишком хватким бытом? Не впишешься ли невольно в те расклады, над которыми лучше плыть в вышине, не ведясь? Которые так занять могут сиюминутно, зацепить, взбесить, в восторг привести... тоже чужие истории по сути, но навязанные извне, а не вынутые изнутри, и не оценить, не понять, в самом деле ли они тебе нужны или просто вторглись в твою жизнь, как глисты в кишечник. Визионерство это щит.
Моя одногруппница на последнем курсе попала в психушку (в диагнозе написали "реактивный психоз шизоидного типа" или что-то вроде этого). Она не только однокурсница мне, но и хороший друг, и я пошла туда навестить её. Она была замедленная и залипшая на быт, и на мои расспросы стала очень медленно рассказывать про расклады в этом её отделении, на какой кто койке спит (лучше или хуже) и кому кто что сказал, и как кто-то обиделся на какое-то слово, и кто-то не надел какие-то тапочки, и кто-то украл у кого-то часть завтрака, и кто-то остался без сладкого, а другой кто-то измазал что-то чем-то и свалил на неё, а она этого не делала, и что с вот той девушкой ещё одна решила не общаться, и какой-то бойкот, и как орала медсестра... что-то подобное, я не помню деталей. Так, словно бы нет ничего важнее, чем всё это. И я слушала и думала: да быть такого не может, это она, да это не она, наверное, а галоперидол. Не может человек (она, мой друг, сама, своей сущностью) вписываться в эти темы всей собой, пребывание в этом учреждении полустрогого режима должен любой человек преодолевать, не запачкавшись, не увязнув, и выйти так, как будто там не был.
Чёрт возьми, это аллегория всей нашей жизни! Я вспоминаю этот случай, когда любые люди вокруг меня залипают на чужой бред, на подсунутые зацепки. Настоящий человек, у которого всегда есть две точки обзора: изнутри и сверху (да, я так поистине думаю!), не может всерьёз тревожиться о том, что сказал из телевизора ютуба Т. и что ему ответил З., и сколько голосов на выборах получил П., и как их всех обругала Ш., и что Р. что-то заблокировал и запретил. Эти все имена, лица, названия поистине лишь декорации в театре, и они заслуживают лишь столько чувств, сколько заслуживают декорации, картон, краска. Если ты театральный худоджник и у тебя сверхинтерес — то чуть больше, а если проходишь мимо с другими сверхинтересами за пазухой, двигаясь к своей вечно незапертой двери, — то нуль. Незачем, не нужно зацепляться за зацепки, если не хочется. Вязнуть в липкой ловушке, на клей чужой тратить свои часы и дни. Если хочется вписаться и увязнуть, то можно, но так, чтоб в любой момент выписаться и выбраться, когда замучит. Я говорю не про реальность, конечно, не про дела и поступки, а про сердечную, душевную, эмоциональную вовлечённость.
Так вот, визионерство это щит. С ним не увязнешь в чужое, поскольку давно вязнешь в своём.
Может быть, стоит блюсти какой-то баланс... То придумывать, то не придумывать, в какие-то жизненные периоды пресекать визионерство, в другие — поощрять. Или придумывать немножко, ограничено (в разрешённых, не чрезмерных только пределах). В минуты ожидания долгие. В тюрьме, в больнице, в долгом походе, на метеостанции без интернета, в подводной лодке, без ноги и без книг, терпя боль, моя посуду, ухаживая за неразумным инвалидом... А так всё-таки жить в реальности, в настоящем, свою жизнь жить, а не десятки чужих.
Но придумывать это одно, а другое — записывать. «В наше время» писать худтексты — это почти что пошлость. Я думаю очень часто, что надо бы не писать, не надо бы идти куда все. И, потом... «моя» история для других — чужая, и, записывая её, уже сама множу внешние жизни, которые будут заводиться в других людях, которые я вообще не очень-то хочу, чтобы заводились во мне. Да, да, как глисты в кишечнике. Но если дальше думать, то я не хочу чужих жизней без спроса, не нравится мне, когда чужое лезет отовсюду агрессивно, из каждого утюга, а если я сама взяла внешнюю историю и знакомлюсь с ней, то я хочу с ней познакомиться и её прожить. Похоже, случайно дошла до удобного мне ответа: если сначала придумать со всем наслаждением (пройти это), а потом записать тоже довольно приятно, хоть и вложив тонну времени и труда (и эти ступени преодолеть), то не распространять, не печатать, не издавать, не рекламировать, не вешать везде, не пытаться насаждать. Не искать аудиторию. Ненавязчиво показать друзьям и перечитать самому.
Сейчас я поразвлекаюсь этим на пробу, а после посмотрим.
Уже почти месяц назад как сделала переносную жаровню угольную (выкрутила, обточила, соединила детали, обожгла), которую подсмотрела в Чаочжоу у китайцев. Покажу наконец-то. Ваще это третья, которую я сделала, но первые две из нетермоударной глины выкрутила, и они треснули. А эта из конаковского шамота, ему всё пофигу, делай с ним что хошь. Классная очень романтическая вещь, если я поеду жить в гараж в Хабаровск, то возьму с собой. Можно дома сосиски на «гриле» жарить (чаочжоуцы жарили сушёных кальмаров). Можно старый белый чай варить с корками мандариновыми. Если угли не раздувать, то горит спокойно и безопасно (а если раздувать, то пепел летит и всё собой засыпает). Поверхность под ней нагревается слабо. «Уши» в самую жаркую стадию, к сожалению, сильно нагреваются, без прихватки не понести. Надо придумать какое-то решение конструкционное, чтоб не нагревались (сделать разъёмы под деревяшки? обмотать чем-то?). А пространство она прогревает хорошо, маленькое помещение можно почитай что отапливать так.
Фотки разные. Общий вид удачной третьей с рукой для масштаба (и детали). Треснувшие в разных ипостасях. Форма на круге. А как-то у М-са вдруг электричество вырубилось, и мы зажгли жаровню романтически, и стали хлеб жарить как на костре.
Шла к ж/д-станции Звенигород по дачному посёлку весёлая, в футболке. Два дня до этого из мастерской не вылезала, а тут солнце! Ветер! Грязь! Птицы! Небо! Всё какое-то невероятное. Таджик некий шёл навстречу и поздравил меня «с праздником», и я на автомате ответила ему: и вас! Папе, который позвонил прям в электричку, я уже намеренно так ответила, ну, для смеха, а он традиционно мне напомнил про забастовку портовых шлюх, откуда (по легенде) есть пошло многими почитаемое «сань-ба». «Сань-ба» это с китайского «три-восемь», имеется в виду восьмое число третьего месяца, а значит это слово — «дура». Так-то.
В вс поучаствовала в штурме снежной крепости (очень маленькой, в высоту 4-5 метров). Наверх не полезла, а только в нижний ряд (по нижним штурмующие взбираются вверх). Но тоже ничо, можно представить себе, каково это оно штурмовать крепости. Нет во мне запала, безрассудства тоже нет, одна холодная расчётливость. Блины мне достались только эфиопские, что является смехом. Кислые такие блины. Ынджеры называются.
про работу с фарфором. лепить пытаешься когда, то думаешь: как из этой блин белой грязи что-то лепить? а раскатал пласт: есть ли научные способы блин заставить этот блин эту хлипкую тряпочку блин стоять вертикально? а на круге... хер там, однажды несколько лет назад я попробовала из фарфора что-то выкрутить и больше не буду. почему? а вот была загадка про походников: с какой скоростью сгорает палатка? ответ такой: триста долларов в секунду. а фарфор крутится с похожей скоростью. отходов слишком много, короче. даже если их относительно мало. а если что получилось, то сушишь и думаешь: как эту бумагу хрупкую сохранить в первовылепленном виде, не дуть на неё вообще? нет, ну нет, какого ты трескаешься так по-свински? а к печи как несёшь, это вообще история про ужасы. но если доживает изделие до обжига, то результат всегда классный. вот все и мучатся. может только те, кто литьём промышляет, те не мучатся. но это не точно. * можно охеренно на круге научиться работать, огромные всякие штуки выкручивать, высоченные, а при этом нихера не понимать ни в сушке, ни в обжигах, ни в глазури. крутить шамот, сушить как попало (а если треснет, то и хер, выбросить и новое крутить, это быстро, ежели умеючи). и жечь по инструкции, без экспериментов. и к глазури не притрагиваться никогда. а можно быть охеревшим художником и лепить всем на зависть, росписи всякие делать, а на круге не уметь ваще нихера. это разные навыки. как травматология и ортопедия. но понимать это понимание начинаешь не сразу. такое. * художником я не шибко-то хочу называться; и стать художником никогда не стремилась. и не художник я ни на пиксель, нет художественного вкуса и чутья. рисовать за деньги, какие-то заказы рисовательные выполнять? ну для смеха разве что. а стать гончаром — стремлюсь. и заказы бы, и всё вот это. это всё ещё что-то сродни сумасшествию. как будто бы всё слабое рисовательство, которому я за жизнь научилась, нужно только для того, чтоб мне проще было брать глину в руки.
Поскольку есть диагноз «хроническая усталость», то значит есть и острая усталость. А если есть острая, то должна быть тупая. Тупая усталость. Походу многие люди от неё страдают, просто не умеют правильно назвать (я тоже иногда). * Посмотрели толпой «Внутри Лапенко»: первый, второй и четвёртый сезоны. Как вообще получается сейчас, сейчас прямо, в самой современной современности делать настолько хорошую стилизацию под ту шизу, которую снимали в девяностые? Можно пересматривать и не верить. Но самое клёвое — это послевкусие, то есть вот эта ловля себя на ощущении, что ты и сам Лапенко. Типо один из персонажей. И вокруг тебя сплошные Лапенки. Сдохни или умри.