Надо в конце концов записать всё что было, всё что получится, что я отметила, чтобы записать.
О завершении походаЕсли бы не Стена, мы б не оказались там, где оказались. Не ходили бы, где ходят китайские пастухи. Где проложены по лёссу, по кустыне дороги и тропы, проезжие и пастбищенские; где лёсс, который меняет рельеф свой, внешнюю форму, как амёба, но только очень медленно; где лёсс обвалился и просел, промылся, продулся ветром, родил дыры и пропасти; где дороги и тропы превратились в узкие перемычки или совсем прервались и были отсыпаны наново с помощью того же лёсса или укреплены точечной заливкой бетона. Где везде пастушеские следы, и ходят люди и звери, несмотря на чрезвычайную аварийность дорог и троп. Очень это красиво и естественно. Мало что есть приятнее, чем ходить по таким местам.
*
Было, что я рисовала стеноэтюд, сидя на обочине дороги, а мимо шёл китаец в оранжевой жилетке.
Спросил: Стену смотрите?
Мы: Да.
Позвонил жене и нас ей показывает из прямоугольника.
Она такая: А эти откуда?
Он: Я фиг знает, вы откуда?
Мы: Из России мы.
Он (жене): Из России, грят. А в прошлый раз были из Бельгии...
Рё: Как людоеды. Ща россиян жрём, а в прошлый раз бельгийцев жрали. Кто вкуснее?
Это типично, что в местах, где иностранцев мало, на тебя белого человека направлены все объективы всех прямоугольников.
*
В Пяньгуане было: в едальне заговорили с нами три китаянки наперебой, прикалываясь как всегда от иностранцев. Одна из них говорила на сносном путунхуа, мало улыбалась и задавала все конкретные какие-то вопросы: кто вы и откуда, сколько лет, где живёте, чего делаете. Рё такой: она наверное мент. И спрашивает её: а ты чем занимаешься? Она: цзяоцзин. Мы: что это? непонятно, блин. Они трое наперебой: ну это, цзяотун цзинча (交通警察, транспортная полиция). Профдеформация у неё, короче.
*
Лаонювань (老牛湾) стоит отдельных слов. Это посёлок в триста жителей, и тут туристическая достопримечательность: стенокрепости на двух сторонах притока Хуанхэ, а Хуанхэ здесь ужасно красивая. В сезон, летом, тут много туристов, приезжают китайцы с детьми. Иностранцев мало. Летом вход на территорию крепости стоит девяносто с чем-то ю, в несезон — шестьдесят, что ли. Летом ходит паром на ту сторону, а когда мы пришли, паром не ходил, потому что несезон, и можно было осмотреть только крепости на этой стороне. В гостинице спросили мы у хозяйки про возможность переправы, а она у мужичка рыбака, наверное мужа её, у которого есть лодка. А он такой (с гордой такой повадкой, как будто не китаец, а грузин): нууу... это всё слоооожно... а вы плавать умеете? Плывите вплавь!
Я очень хочу поплыть вплавь! Но мы не поплыли. Я хочу плыть вплавь в следующем году. Блин. Не попали мы, короче, на ту сторону.
Пошли смотреть на эту крепостишку, обойдя кассы стороной по рабочей дороге через обрывчик склончик небольшой и забор, потому что это вообще была такая себе достопримечательность. Стены, проходы, несколько старых музеефицированных усадеб. Стройка туристической инфраструктуры. И красивый вид на реку. Вышли обратно нагло через парадный вход, сделав каменные лица.
Из забавного в Лаонюване была гостиница под названием «Яодун» (не в яодуне). Мы поселились не в ней, в другой. Регистрироваться было не надо.
*
Ноябрьская погода в тех местах, в Шаньси возле границы с Внутренней Монголией, такая же, как везде на лёссовом плато, то есть как в пустыне: днём до плюс двадцати, а ночью иней на траве. В последнюю ночь мы двое спали в палатке, спать было тепло, а вылезать — холодно. Иней, лёд, ноги мёрзнут. И горелка плохо горит, потому что газ замерзает.
В последнее утро позавтракали втроём китайскими бомж-пакетами и разошлись в разные стороны. Посёлок, где разошлись, назывался Хуаши, «скользкий камень». Место это такое: крошечная глиняная крепостишка в рамках Стены, обросшая домами внутри и снаружи. На периферии — засеянные поля. Вокруг них — ничего: лёссовая кустыня да труд озеленителей. Мимо идёт гористая свежепроложенная дорога вдоль речки, за речкой Внутренняя Монголия, деревни встречаются редко, тупик, глушняк, Стена тянется главным образом по гребням лёссовых гор. Тут даже ветряков нет.
И мы шли обратно, в сторону Лаонюваня, Пяньгуаня, потом сидели, и я этюд нарисовала, потом опять шли, и мимо нас с восьми утра до двух часов дня только одна машина проехала. В противоположную сторону. Мы её всё равно пытались застопить, но она не остановилась. А следующая — тоже в противоположную сторону — остановилась.
— Вы куда едете?
— Да в город какой-нибудь! А то тут ничего нет. Мы сюда пешком пришли.
И привезли нас в Дайсянь; проехали мимо Д-на, который шёл по дороге, а не забрался ввысь к Стене. Он собирался ещё идти дня четыре (и шёл).
Дайсянь это туристический городок, рядом с ним одна из тринадцати древних застав Стены, красивый старый город внутри мозаичных крепостных стен: частично каменные они, частично глиняные. Как будто даже не реконструкция это со сносом, а сохранившийся с древних времён. И очень классная атмосфера «старого доброго Китая». В гостинице мы уже привычно зарегистрировали себя сами.
*
А дальше мы уехали в Ухань. А потом в Чаочжоу опять и тусили с Лаоконём. А сейчас в Гуанчжоу. И я про всё это хочу написать хоть немного, хоть бегло, хоть пунктиром. Наверное напишу.
О «китайской мечте»*
в Китае первого ноября празднуют день холодной одежды. Празднуют его так, что сжигают поддельную тёплую одежду из бумаги, чтобы мёртвые родственники на том свете не мёрзли. Зашёл тут разговор про «мечты» разных народов, и Рё сформулировал так традиционную китайскую ээ «мечту»: чтоб было много детей, внуков и дальнейших потомков, и чтобы они все для тебя помершего сжигали бумагу.
Вообще, в Китае на каждом шагу наглядная агитация, разные стенды с политинформацией и соцрекламой, всё вот это: «цивилизованный город начинается с меня», «прилежно учись и трудись, и вырастут плоды», «я не оставляю недоеденной еды», «коммунизм ведёт к процветанию народов», «плеваться на улицах некультурно», «партия плохого не посоветует» «красивые цветочки не любят, когда их топчут ногами», «взаимное уважение это основа дружелюбной среды», и тому подобное (и картинки мультяшные часто в виде иллюстраций). Иногда для смеха представляю, что у нас сделали б с такой агитацией, как бы её сразу улучшил народ с фломиками. Я пошутила однажды, что если китаец придумал бизнес-проект, то чтобы написать его обоснование для правительства или начальства или кого, он идёт в парк и списывает формулировки с пропагандистских стендов. Очень удобно.
Так вот на одном стенде (в Ухане, у опоры советского моста!) было прям написано большими иегорлифами: КИТАЙСКАЯ МЕЧТА — и более маленькими её мечты содержимое: «сильная страна», «возрождение народов», «народное счастье» и опять «великое омоложение китайского народа» (я случайно сфотографировала эту агитку вместе с опорой моста, поэтому переписываю с фотографии, если кому интересны китайские формулировки, то повешу фотку). Это очень похоже на то, что озвучил Рё, в общем-то, но без религиозной потусторонней составляющей.
Молодые китайцы по большей части говорят, что не собираются сжигать бумагу. Это не значит, что не станут на самом деле. Один мне как-то честно сказал, что будет сжигать, потому что обещал маме, хотя сам не верит. А вот своих детей не будет на это настрополять. Может, нынешнее молодое поколение китайцев в КНР — последнее, которое ещё будет сжигать бумагу (только из уважения к родителям).
То есть чем дальше, тем меньше будут китайцы на том свете получать новейших достижений цивилизации, импорт ценных предметов и денег в китайский ад останется только из Тайваня да от диаспор. Как же они там, блин, в аду-то? С другой стороны, вот вопрос: как тысячелетний мертвец на том китайском свете научается обращаться с мобилой, компом, автомобилем? У них и дороги поди под автомобили не заточены, какие-нибудь глиняные кирпичи и неровный ракушечный бетон. А топливо где берут? Электричество? Стрёмная короче традиция.
О завершении походаЕсли бы не Стена, мы б не оказались там, где оказались. Не ходили бы, где ходят китайские пастухи. Где проложены по лёссу, по кустыне дороги и тропы, проезжие и пастбищенские; где лёсс, который меняет рельеф свой, внешнюю форму, как амёба, но только очень медленно; где лёсс обвалился и просел, промылся, продулся ветром, родил дыры и пропасти; где дороги и тропы превратились в узкие перемычки или совсем прервались и были отсыпаны наново с помощью того же лёсса или укреплены точечной заливкой бетона. Где везде пастушеские следы, и ходят люди и звери, несмотря на чрезвычайную аварийность дорог и троп. Очень это красиво и естественно. Мало что есть приятнее, чем ходить по таким местам.
*
Было, что я рисовала стеноэтюд, сидя на обочине дороги, а мимо шёл китаец в оранжевой жилетке.
Спросил: Стену смотрите?
Мы: Да.
Позвонил жене и нас ей показывает из прямоугольника.
Она такая: А эти откуда?
Он: Я фиг знает, вы откуда?
Мы: Из России мы.
Он (жене): Из России, грят. А в прошлый раз были из Бельгии...
Рё: Как людоеды. Ща россиян жрём, а в прошлый раз бельгийцев жрали. Кто вкуснее?
Это типично, что в местах, где иностранцев мало, на тебя белого человека направлены все объективы всех прямоугольников.
*
В Пяньгуане было: в едальне заговорили с нами три китаянки наперебой, прикалываясь как всегда от иностранцев. Одна из них говорила на сносном путунхуа, мало улыбалась и задавала все конкретные какие-то вопросы: кто вы и откуда, сколько лет, где живёте, чего делаете. Рё такой: она наверное мент. И спрашивает её: а ты чем занимаешься? Она: цзяоцзин. Мы: что это? непонятно, блин. Они трое наперебой: ну это, цзяотун цзинча (交通警察, транспортная полиция). Профдеформация у неё, короче.
*
Лаонювань (老牛湾) стоит отдельных слов. Это посёлок в триста жителей, и тут туристическая достопримечательность: стенокрепости на двух сторонах притока Хуанхэ, а Хуанхэ здесь ужасно красивая. В сезон, летом, тут много туристов, приезжают китайцы с детьми. Иностранцев мало. Летом вход на территорию крепости стоит девяносто с чем-то ю, в несезон — шестьдесят, что ли. Летом ходит паром на ту сторону, а когда мы пришли, паром не ходил, потому что несезон, и можно было осмотреть только крепости на этой стороне. В гостинице спросили мы у хозяйки про возможность переправы, а она у мужичка рыбака, наверное мужа её, у которого есть лодка. А он такой (с гордой такой повадкой, как будто не китаец, а грузин): нууу... это всё слоооожно... а вы плавать умеете? Плывите вплавь!
Я очень хочу поплыть вплавь! Но мы не поплыли. Я хочу плыть вплавь в следующем году. Блин. Не попали мы, короче, на ту сторону.
Пошли смотреть на эту крепостишку, обойдя кассы стороной по рабочей дороге через обрывчик склончик небольшой и забор, потому что это вообще была такая себе достопримечательность. Стены, проходы, несколько старых музеефицированных усадеб. Стройка туристической инфраструктуры. И красивый вид на реку. Вышли обратно нагло через парадный вход, сделав каменные лица.
Из забавного в Лаонюване была гостиница под названием «Яодун» (не в яодуне). Мы поселились не в ней, в другой. Регистрироваться было не надо.
*
Ноябрьская погода в тех местах, в Шаньси возле границы с Внутренней Монголией, такая же, как везде на лёссовом плато, то есть как в пустыне: днём до плюс двадцати, а ночью иней на траве. В последнюю ночь мы двое спали в палатке, спать было тепло, а вылезать — холодно. Иней, лёд, ноги мёрзнут. И горелка плохо горит, потому что газ замерзает.
В последнее утро позавтракали втроём китайскими бомж-пакетами и разошлись в разные стороны. Посёлок, где разошлись, назывался Хуаши, «скользкий камень». Место это такое: крошечная глиняная крепостишка в рамках Стены, обросшая домами внутри и снаружи. На периферии — засеянные поля. Вокруг них — ничего: лёссовая кустыня да труд озеленителей. Мимо идёт гористая свежепроложенная дорога вдоль речки, за речкой Внутренняя Монголия, деревни встречаются редко, тупик, глушняк, Стена тянется главным образом по гребням лёссовых гор. Тут даже ветряков нет.
И мы шли обратно, в сторону Лаонюваня, Пяньгуаня, потом сидели, и я этюд нарисовала, потом опять шли, и мимо нас с восьми утра до двух часов дня только одна машина проехала. В противоположную сторону. Мы её всё равно пытались застопить, но она не остановилась. А следующая — тоже в противоположную сторону — остановилась.
— Вы куда едете?
— Да в город какой-нибудь! А то тут ничего нет. Мы сюда пешком пришли.
И привезли нас в Дайсянь; проехали мимо Д-на, который шёл по дороге, а не забрался ввысь к Стене. Он собирался ещё идти дня четыре (и шёл).
Дайсянь это туристический городок, рядом с ним одна из тринадцати древних застав Стены, красивый старый город внутри мозаичных крепостных стен: частично каменные они, частично глиняные. Как будто даже не реконструкция это со сносом, а сохранившийся с древних времён. И очень классная атмосфера «старого доброго Китая». В гостинице мы уже привычно зарегистрировали себя сами.
*
А дальше мы уехали в Ухань. А потом в Чаочжоу опять и тусили с Лаоконём. А сейчас в Гуанчжоу. И я про всё это хочу написать хоть немного, хоть бегло, хоть пунктиром. Наверное напишу.
О «китайской мечте»*
в Китае первого ноября празднуют день холодной одежды. Празднуют его так, что сжигают поддельную тёплую одежду из бумаги, чтобы мёртвые родственники на том свете не мёрзли. Зашёл тут разговор про «мечты» разных народов, и Рё сформулировал так традиционную китайскую ээ «мечту»: чтоб было много детей, внуков и дальнейших потомков, и чтобы они все для тебя помершего сжигали бумагу.
Вообще, в Китае на каждом шагу наглядная агитация, разные стенды с политинформацией и соцрекламой, всё вот это: «цивилизованный город начинается с меня», «прилежно учись и трудись, и вырастут плоды», «я не оставляю недоеденной еды», «коммунизм ведёт к процветанию народов», «плеваться на улицах некультурно», «партия плохого не посоветует» «красивые цветочки не любят, когда их топчут ногами», «взаимное уважение это основа дружелюбной среды», и тому подобное (и картинки мультяшные часто в виде иллюстраций). Иногда для смеха представляю, что у нас сделали б с такой агитацией, как бы её сразу улучшил народ с фломиками. Я пошутила однажды, что если китаец придумал бизнес-проект, то чтобы написать его обоснование для правительства или начальства или кого, он идёт в парк и списывает формулировки с пропагандистских стендов. Очень удобно.
Так вот на одном стенде (в Ухане, у опоры советского моста!) было прям написано большими иегорлифами: КИТАЙСКАЯ МЕЧТА — и более маленькими её мечты содержимое: «сильная страна», «возрождение народов», «народное счастье» и опять «великое омоложение китайского народа» (я случайно сфотографировала эту агитку вместе с опорой моста, поэтому переписываю с фотографии, если кому интересны китайские формулировки, то повешу фотку). Это очень похоже на то, что озвучил Рё, в общем-то, но без религиозной потусторонней составляющей.
Молодые китайцы по большей части говорят, что не собираются сжигать бумагу. Это не значит, что не станут на самом деле. Один мне как-то честно сказал, что будет сжигать, потому что обещал маме, хотя сам не верит. А вот своих детей не будет на это настрополять. Может, нынешнее молодое поколение китайцев в КНР — последнее, которое ещё будет сжигать бумагу (только из уважения к родителям).
То есть чем дальше, тем меньше будут китайцы на том свете получать новейших достижений цивилизации, импорт ценных предметов и денег в китайский ад останется только из Тайваня да от диаспор. Как же они там, блин, в аду-то? С другой стороны, вот вопрос: как тысячелетний мертвец на том китайском свете научается обращаться с мобилой, компом, автомобилем? У них и дороги поди под автомобили не заточены, какие-нибудь глиняные кирпичи и неровный ракушечный бетон. А топливо где берут? Электричество? Стрёмная короче традиция.
хотя подумала, что можно сразу готовую дорогу вырезать и сжечь, хм, пусть там прилаживают куда получится
Да, я вот тоже про себя думаю, что не буду заставлять ребенка поминать родственников и весь этот бред занудный.
То есть чем дальше, тем меньше будут китайцы на том свете получать новейших достижений цивилизации, импорт ценных предметов и денег в китайский ад останется только из Тайваня да от диаспор.
На этом месте я вытаращила глаза и начала ржать!
Пусть коммунизм делают себе в аду. И натуральный обмен.
может поэтому ад принято рисовать горячим и горящим
и мусора всякого!
Чёрт, это же агитация вторичной переработки! Пусть опустеет ад!