сколько радости доставляет мне велосипед. хотя вроде как это стрёмное устройство смешной конструкции и даже не красивое. какие-то педали. какая-то цепь. какой-то руль. какие-то неловкие угловатости. ни капли гормонии. но сколько радости. смотреть на свои вращающиеся ноги, хвататься за столбы, чуять потоки воздуха, обтекающие сверху и с боков. и обгонять людишек на тротуаре, не сбавляя скорость.
в дальнейшем тексте я попираю пунктуацию и отношения между заглавными и строчными. просто мне лень думать, я же временно терапевт.
практика сегодняпрактика сегодня следует под заголовком "Вот как надо троллить!"
Еэн утром лекцию уехал читать, уехал рано, а я как всегда опоздала, как всегда заблудилась на велике своём, стремясь объехать плохо проходимую для велосипеда область метро "Проспект Вернадского". Еэна уж не было, когда я приехала (к слову, мне сказали: Еэн просил дождатсья его, сказал, что приедет в 11). И я стала нависать над терапевтом же Каэм (по инициалам называю, снова), ходить с нею на обходы и спрашивать глупые вопросы, а она и рада.
идём в палату к больному, который поступил ночью, -- первичный опрос и обслеудование проводить. Про больного известно, что его привезли якобы менты из почти Подмосковья, что ему девяносто лет, что у него указано в месте жительства "Хабаровск", что он ветеран войны и делает вещи странные.
Каэм: как вы себя чувствуете? На что жалуетесь?
(представьте теперь себе хриплый ворчливый баритон, громкий, раздельный, но какбэ недожёванный, словно бы рот полон выбитых зубов; представьте себе вот такую физиономию -- я же хожу с блокнотегом записываю всякие показания давления, данные опроса и неизвестные шняги -- ну там Ослера -- Рандю синдром -- есть с ним пациент один, а я будто знаю, что это, да? -- ну и рисую чо вижу уж по чукчинской привычке)
разговор выполнен в повышенных учётченных замедленных тонах, потому что пациент плохо слышит
пациент: жалуюсь? Я жалуюсь на несправедливость! Да, я не прошу, не объясняю, а именно жалуюсь... как говорил Чехов, Антон Палыч. Вы знаете Чехова?
Каэм: да, между прочим, Чехов был врачом по первому своему образованию, так что вы его вспомнили очень своевременно. Жалуйтесь, прошу вас.
пациент: Я жалуюсь на несправедливость! На несправедливость министерства обороны Российской Федерации!
я (серьёзно, к Каэм): так и укажем в истории болезни?
пациент между тем вынимает из кармана сложенный лист А4 -- это некий официальный документ за подписью и печатью. Мы с Каэм просматриваем -- явно стандартный ответ из официального учреждения на стрёмное письмо. "Будет рассмотрено и расследовано", "пошлём запрос", "ожидайте ответа".
пациент: мне угрожали физической расправой! -- называет фамилии каких-то людей, которые я не запомнила. -- И теперь уже ведётся следствие! Да, тут можно только жаловаться! А меня ваша доблестная милиция доставила -- сюда!
Каэм (тихо): Понимаешь? Его надо в психиатрию. Это родственники, наверно, его сюда сбагрили... квартирный вопрос... (громко) Но всё-таки как вы себя чувствуете? какие у вас жалобы на здоровье?
пациент: Мне девяносто лет, и для этого возраста у меня здоровье, я считаю, хорошее! А жалобы у меня такие, что угрожали физической расправой! Министерство Российской Федерации! Я инвалид войны! Меня обманывают, я воевал и пострадал и я заслуживаю две пенсии... А вы кто? Вы заведующая?
Каэм: да, да (лжёт Каэм). Вы получаете две пенсии?
пациент: нет! Одну у меня отняли! Российское правительство обманывает меня! Я инвалид войны!..
Каэм: вы указали место жительства -- Хабаровск, а каков ваш адрес в Москве?
пациент: я родился в Ставрополе, а живу в Хабаровске, да! Но вы меня не слушаете! Мне в министерстве обороны сказали...
Каэм: можно посмотреть ваши документы?
пациент: вот мой документ! -- снова тянет бумагу с официозным ответом из минобороны.
Каэм: Паспорт, можно посмотреть ваш паспорт?
пациент даёт паспорт. Мы смотрим прописку -- Хабаровск. Он продолжает говорить: ...и я пришёл к ним разбираться, а мне угрожали расправой! И я решил пойти к ним ещё завтра тоже. <...> Мне указали скверик, сказали -- хороший, но я зря послушал! Купил батон, сыр, поел хорошо. Пошёл в скверик, сел на лавочку и, вы знаете, сразу же заснул, такая погода хорошая, тепло... А ваша доблестная милиция...
я (тихо): зачем он сюда приехал? Я ничего не понимаю.
Каэм (тихо): ну, всё понятно, он приехал из Хабаровска требовать от минобороны возврат второй пенсии... (громко) То есть, вы ветеран Второй Мировой войны и приехали в Москву из Хабаровска, чтобы добиться возврата пенсии ветерана?
пациент: А вы меня не перебивайте! чем больше будете меня перебивать, тем дольше я буду говорить. Зачем вы рассказываете за меня! Я сам рассказываю.
Каэм (очень громко и раздельнейше!): А вы не повышайте голос! Здесь только я имею право повышать голос, потому что я здесь заведующая! Здесь больница, и нельзя нарушать больничный режим, потому что это мешает другим пациентам! Говорите тихо, спокойно. Продолжайте.
пациент: (говорит ещё какое-то время про минобороны и т.п., а Каэм, словно карту из рукава, вытягивает из коридора настоящего заведующего отделением [о я слышу, как из коридора доносится: "приехал из Хабаровска автостопом"]; назовём заведующего "Тривторых": это характернейший человек -- он "старой закалки", он говорит в интеллигентнейших выражениях, но, почти как пациент, ОЧЕНЬ ГРОМКО и ОЧЕНЬ РАЗДЕЛЬНО [он псих из разряда преподов по нормальной анатомии из первого меда], и ещё он стар, СТАР; а все медицинские манипуляции -- перкуссию там, пальпацию -- проводит так, словно отмеряет метр кружев для покупателей галантереи {покупатели -- это мы, "доктора", и отмеряет он для нас, показательно} -- так же споро, так же небрежно, так же точно -- и о, артистично! и о, архаично -- у нас в учебниках другая метода, а он делает, словно пишет с ятями, а "жолтый" и "чорт" -- через "о" красивым древним шрифтом).
Каэм: Имяотчествопациента, это Александр Николаевич Тривторых, заведующий отделением!
пациент: Очень приятно! но вы сказали, что вы...
Каэм: я -- лечащий врач, а Александр Николаевич -- заведующий отделением (и начинает рассказывать запутанную историю пациента, распутанную нами).
пациент: а сказала, что заведующая! Обманула меня!
Тривторых: Ну, бывает, бывает (слушает Каэм).
Каэм: (продолжает рассказывать)
пациент: почему вы за меня рассказываете? эй!
Каэм: (продолжает рассказывать)
пациент пытается подёргать Каэм за халат, но не дотягивается: Эй, я сам могу про себя всё рассказать!
(простите, мы всё время ржём, с самого начала всей этой сцены, всего этого опроса, мы не можем не ржать -- нас присутствует двое практикантов, так мы отворачиваемся и опускаем взгляды, а больные в палате -- прям в голос и ещё комментят, и Каэм внезапно лыбится вдруг, а потом берёт себя в руки и продолжает -- вот такая она, Каэм)
Тривторых: У вас есть родные, семья?
пациент: Человек без семьи -- ничто! Конечно, у меня есть родные. Но они меня недолюбливают, и я сбегаю от них. То в Румынию, то вот сюда...
Тривторых: вы ветеран войны...
пациент: я инвалид войны! ветеран это общее понятие, а инвалид это другое дело! я заслуживаю пенсию, как инвалид войны!
Тривторых: вы инвалид войны... но мы не видели вашего документа, удостоверяющего...
пациент: вот документы, вот! -- протягивает заведеющему лист, уже виденный мною и Каэм.
Тривторых: это не документ, ваши заявления и ответы на письма не могут служить официальным документом, показывающим, что вы инвалид войны. Должно быть удостоверение, с зелёной обложкой...
пациент копается в многочисленных карманах, затем с подозрением обводит взгладом палату, а палата понимает его взгляд правильно и смеётся.
Тривторых: ну ладно, это не так важно, вы гражданин Российской Федерации... снимайте вашу рубашку, мы с докторами проведём осмотр.
пациент подчиняется. Видно, насколько эмфизематозна его грудная клетка и грудина, между прочим, вдавлена, что говорит о перенесённом в детстве рахите.
Тривторых: вы курите?
пациент: с детства, с девяти лет курю. (тут идут стандартные уточнения про пачко-годы; одновременно вся толпень нас навостряет стетоскопы и аускультирует).
Каэм (тихо, мне): и дожил до девяноста лет, как видите.
(а я чо, я и так знаю, что курение "ухудшает качество жизни", а продолжительность -- нет, кто бы чо ни говорил).
Тривторых: основной диагноз -- ХОБЛ, хронический бронхит, дыхательная недостаточность, эмфизема лёгких... (обводит небрежно пальцем расширенные кодкожные вены на груди, колеблет висячую кожу на руках, животе) вот признаки надпечёночного венозного блока... Показания: рентген грудной клетки...
всякое блабла: да одевайтесь, да спасибо, да "а солгала, что заведующая!", да отдыхайте, да спать в скверике плохо, спите здесь; Каэм начинает потихоньку ретироваться и ретируется окончательно, а я задерживаюсь случайно и слышу следующее:
пациент: я хочупрогнать ещё одну телегу, мелкую вот что ещё сообщить. В Хабаровске ведётся следствие по моему делу. Здесь сказано... (разворачивает свой неизменный документ). Вы же понимаете, мне нужно присутствовать при ведении следствия в Хабаровске... Министерство Обороны Российской Федерации... Так вы распорядитесь, чтобы меня командировали к месту проведения следствия! Мне на поезд не хватает пяти тысяч рублей.
(и вот в моём воображении машина скорой неотложной помощи с московскими номерами и символикой 31-й больницы мчит с мигалками и ветром нашего пациента в направлении Хабаровска; я поспешно перестаю следовать за Каэм и изображаю подпорку для косяка, но, к сожалению, Тривторых наконец-то начинает изображать captain obvious и говорит, что здесь вамне балаган, здесь вам учреждение больница, между прочим, и кого-то куда-то транспортировать не в нашей компетенции, так-то)
практика сегодня, блок два
Кстати сказать, вчера Еэн тоже читал свою лекцию и на обход не ходил, собираясь пойти во второй половине дня. А мы с практикантом-Александром взяли и сами сделали обход, расспросили всех, давление померяли и создали дневники (но распечатывать не стали, конечно), а потом свалили до прихода Еэна. Я сегодня утром посмотрела дневники эти -- Еэн там ВСЁ изменил почти, гы. Ну ладно, ладно.
Еэн приехал часов в 15, а не в 11, ну ладно, ладно. И сказал, что мы сделали клёвые дневники, имея, впрочем, в виду, что клёво, что мы их вообще сделали. "Но вы исправили в них всё" -- "ну, только кое-что".
Ещё сказал безапелляционно, что эта утончённая аристократичная пожилая тётушка с раком поджелудки и метастазами везде -- умирает и скоро умрёт. Ну да, это понятно, но блин. Вот так наблюдать, как человек желтеет день ото дня, как скелры у него желтеют день ото дня, как он уже подняться с кровати почти не может от слабости и говорит всё тише и спутаннее и скоро перестанет твои вопросы понимать (печёночная энцефалопатия, чо). ну капельницы с гептралом и цефтриаксоном, но результат нулевой и даже отрицательный (кст на вб нам говорили, что все эти "гепатопротекторы" -- гептрал, орнитин -- только ускоряют цирроз). я: "но делают же переливание при энцефалопатии?" Вот тут Еэн и сказал, что см. выше. [если она умрёт при мне, я схожу на вскрытие, если мне будет позволено]
упд: она умерла 4-го июля; я не была на вскрытии, поздно узнала слишком
спросила у Еэна, почему он пошёл в терапию.
Еэн: (пафосно) потому что терапия -- это венец всей медицины!
я: но... терапевты ничего не делают.
Еэн: если считать, что терапевты ничего не делают, то в терапию идти не надо, конечно.
я: резонно. Но терапевты действительнро ничего не делают, я понимаю так, что основная работа терапевта -- принимать на себя ответственность... терапевт действительно не делает ничего конкретного. Хирурги, например...
Еэн: Если считать, что терапевт ничего не делает, то идти в терапию действительно не надо. Но, в самом деле, здесь, в стационаре вы и не можете наблюдать настоящую работу терапевта.
я: в чём заключается настоящая работа терапевта?
Еэн: в том, чтобы хирургу не приходилось проводить холецистэктомию. Чтобы не нужно было хирургу оперировать по поводу неопластических процессов... Конечно, в случае травмы или аварии работа хирурга оправдана. Но нужно уметь предотвращать то, что может быть предотвращено. Настоящая работа терапевта -- вести амбулаторных больных.
я: вы хотите сказать, что настоящие терапевты работают в поликлиниках?
Еэн: ну... да. и семейные врачи...
я: ...
(я потом пересказала этот разговор Кристине -- она высказала ту самую мысль, которую я подумала в этот момент: нуну, в поликлиниках работают, да. сидят блин справки выписывают)
пичаль.
мне ОЧЕНЬ нравится практика в этом году. так удивительно.
в дальнейшем тексте я попираю пунктуацию и отношения между заглавными и строчными. просто мне лень думать, я же временно терапевт.
практика сегодняпрактика сегодня следует под заголовком "Вот как надо троллить!"
Еэн утром лекцию уехал читать, уехал рано, а я как всегда опоздала, как всегда заблудилась на велике своём, стремясь объехать плохо проходимую для велосипеда область метро "Проспект Вернадского". Еэна уж не было, когда я приехала (к слову, мне сказали: Еэн просил дождатсья его, сказал, что приедет в 11). И я стала нависать над терапевтом же Каэм (по инициалам называю, снова), ходить с нею на обходы и спрашивать глупые вопросы, а она и рада.
идём в палату к больному, который поступил ночью, -- первичный опрос и обслеудование проводить. Про больного известно, что его привезли якобы менты из почти Подмосковья, что ему девяносто лет, что у него указано в месте жительства "Хабаровск", что он ветеран войны и делает вещи странные.
Каэм: как вы себя чувствуете? На что жалуетесь?
(представьте теперь себе хриплый ворчливый баритон, громкий, раздельный, но какбэ недожёванный, словно бы рот полон выбитых зубов; представьте себе вот такую физиономию -- я же хожу с блокнотегом записываю всякие показания давления, данные опроса и неизвестные шняги -- ну там Ослера -- Рандю синдром -- есть с ним пациент один, а я будто знаю, что это, да? -- ну и рисую чо вижу уж по чукчинской привычке)
разговор выполнен в повышенных учётченных замедленных тонах, потому что пациент плохо слышит
пациент: жалуюсь? Я жалуюсь на несправедливость! Да, я не прошу, не объясняю, а именно жалуюсь... как говорил Чехов, Антон Палыч. Вы знаете Чехова?
Каэм: да, между прочим, Чехов был врачом по первому своему образованию, так что вы его вспомнили очень своевременно. Жалуйтесь, прошу вас.
пациент: Я жалуюсь на несправедливость! На несправедливость министерства обороны Российской Федерации!
я (серьёзно, к Каэм): так и укажем в истории болезни?
пациент между тем вынимает из кармана сложенный лист А4 -- это некий официальный документ за подписью и печатью. Мы с Каэм просматриваем -- явно стандартный ответ из официального учреждения на стрёмное письмо. "Будет рассмотрено и расследовано", "пошлём запрос", "ожидайте ответа".
пациент: мне угрожали физической расправой! -- называет фамилии каких-то людей, которые я не запомнила. -- И теперь уже ведётся следствие! Да, тут можно только жаловаться! А меня ваша доблестная милиция доставила -- сюда!
Каэм (тихо): Понимаешь? Его надо в психиатрию. Это родственники, наверно, его сюда сбагрили... квартирный вопрос... (громко) Но всё-таки как вы себя чувствуете? какие у вас жалобы на здоровье?
пациент: Мне девяносто лет, и для этого возраста у меня здоровье, я считаю, хорошее! А жалобы у меня такие, что угрожали физической расправой! Министерство Российской Федерации! Я инвалид войны! Меня обманывают, я воевал и пострадал и я заслуживаю две пенсии... А вы кто? Вы заведующая?
Каэм: да, да (лжёт Каэм). Вы получаете две пенсии?
пациент: нет! Одну у меня отняли! Российское правительство обманывает меня! Я инвалид войны!..
Каэм: вы указали место жительства -- Хабаровск, а каков ваш адрес в Москве?
пациент: я родился в Ставрополе, а живу в Хабаровске, да! Но вы меня не слушаете! Мне в министерстве обороны сказали...
Каэм: можно посмотреть ваши документы?
пациент: вот мой документ! -- снова тянет бумагу с официозным ответом из минобороны.
Каэм: Паспорт, можно посмотреть ваш паспорт?
пациент даёт паспорт. Мы смотрим прописку -- Хабаровск. Он продолжает говорить: ...и я пришёл к ним разбираться, а мне угрожали расправой! И я решил пойти к ним ещё завтра тоже. <...> Мне указали скверик, сказали -- хороший, но я зря послушал! Купил батон, сыр, поел хорошо. Пошёл в скверик, сел на лавочку и, вы знаете, сразу же заснул, такая погода хорошая, тепло... А ваша доблестная милиция...
я (тихо): зачем он сюда приехал? Я ничего не понимаю.
Каэм (тихо): ну, всё понятно, он приехал из Хабаровска требовать от минобороны возврат второй пенсии... (громко) То есть, вы ветеран Второй Мировой войны и приехали в Москву из Хабаровска, чтобы добиться возврата пенсии ветерана?
пациент: А вы меня не перебивайте! чем больше будете меня перебивать, тем дольше я буду говорить. Зачем вы рассказываете за меня! Я сам рассказываю.
Каэм (очень громко и раздельнейше!): А вы не повышайте голос! Здесь только я имею право повышать голос, потому что я здесь заведующая! Здесь больница, и нельзя нарушать больничный режим, потому что это мешает другим пациентам! Говорите тихо, спокойно. Продолжайте.
пациент: (говорит ещё какое-то время про минобороны и т.п., а Каэм, словно карту из рукава, вытягивает из коридора настоящего заведующего отделением [о я слышу, как из коридора доносится: "приехал из Хабаровска автостопом"]; назовём заведующего "Тривторых": это характернейший человек -- он "старой закалки", он говорит в интеллигентнейших выражениях, но, почти как пациент, ОЧЕНЬ ГРОМКО и ОЧЕНЬ РАЗДЕЛЬНО [он псих из разряда преподов по нормальной анатомии из первого меда], и ещё он стар, СТАР; а все медицинские манипуляции -- перкуссию там, пальпацию -- проводит так, словно отмеряет метр кружев для покупателей галантереи {покупатели -- это мы, "доктора", и отмеряет он для нас, показательно} -- так же споро, так же небрежно, так же точно -- и о, артистично! и о, архаично -- у нас в учебниках другая метода, а он делает, словно пишет с ятями, а "жолтый" и "чорт" -- через "о" красивым древним шрифтом).
Каэм: Имяотчествопациента, это Александр Николаевич Тривторых, заведующий отделением!
пациент: Очень приятно! но вы сказали, что вы...
Каэм: я -- лечащий врач, а Александр Николаевич -- заведующий отделением (и начинает рассказывать запутанную историю пациента, распутанную нами).
пациент: а сказала, что заведующая! Обманула меня!
Тривторых: Ну, бывает, бывает (слушает Каэм).
Каэм: (продолжает рассказывать)
пациент: почему вы за меня рассказываете? эй!
Каэм: (продолжает рассказывать)
пациент пытается подёргать Каэм за халат, но не дотягивается: Эй, я сам могу про себя всё рассказать!
(простите, мы всё время ржём, с самого начала всей этой сцены, всего этого опроса, мы не можем не ржать -- нас присутствует двое практикантов, так мы отворачиваемся и опускаем взгляды, а больные в палате -- прям в голос и ещё комментят, и Каэм внезапно лыбится вдруг, а потом берёт себя в руки и продолжает -- вот такая она, Каэм)
Тривторых: У вас есть родные, семья?
пациент: Человек без семьи -- ничто! Конечно, у меня есть родные. Но они меня недолюбливают, и я сбегаю от них. То в Румынию, то вот сюда...
Тривторых: вы ветеран войны...
пациент: я инвалид войны! ветеран это общее понятие, а инвалид это другое дело! я заслуживаю пенсию, как инвалид войны!
Тривторых: вы инвалид войны... но мы не видели вашего документа, удостоверяющего...
пациент: вот документы, вот! -- протягивает заведеющему лист, уже виденный мною и Каэм.
Тривторых: это не документ, ваши заявления и ответы на письма не могут служить официальным документом, показывающим, что вы инвалид войны. Должно быть удостоверение, с зелёной обложкой...
пациент копается в многочисленных карманах, затем с подозрением обводит взгладом палату, а палата понимает его взгляд правильно и смеётся.
Тривторых: ну ладно, это не так важно, вы гражданин Российской Федерации... снимайте вашу рубашку, мы с докторами проведём осмотр.
пациент подчиняется. Видно, насколько эмфизематозна его грудная клетка и грудина, между прочим, вдавлена, что говорит о перенесённом в детстве рахите.
Тривторых: вы курите?
пациент: с детства, с девяти лет курю. (тут идут стандартные уточнения про пачко-годы; одновременно вся толпень нас навостряет стетоскопы и аускультирует).
Каэм (тихо, мне): и дожил до девяноста лет, как видите.
(а я чо, я и так знаю, что курение "ухудшает качество жизни", а продолжительность -- нет, кто бы чо ни говорил).
Тривторых: основной диагноз -- ХОБЛ, хронический бронхит, дыхательная недостаточность, эмфизема лёгких... (обводит небрежно пальцем расширенные кодкожные вены на груди, колеблет висячую кожу на руках, животе) вот признаки надпечёночного венозного блока... Показания: рентген грудной клетки...
всякое блабла: да одевайтесь, да спасибо, да "а солгала, что заведующая!", да отдыхайте, да спать в скверике плохо, спите здесь; Каэм начинает потихоньку ретироваться и ретируется окончательно, а я задерживаюсь случайно и слышу следующее:
пациент: я хочу
(и вот в моём воображении машина скорой неотложной помощи с московскими номерами и символикой 31-й больницы мчит с мигалками и ветром нашего пациента в направлении Хабаровска; я поспешно перестаю следовать за Каэм и изображаю подпорку для косяка, но, к сожалению, Тривторых наконец-то начинает изображать captain obvious и говорит, что здесь вам
практика сегодня, блок два
Кстати сказать, вчера Еэн тоже читал свою лекцию и на обход не ходил, собираясь пойти во второй половине дня. А мы с практикантом-Александром взяли и сами сделали обход, расспросили всех, давление померяли и создали дневники (но распечатывать не стали, конечно), а потом свалили до прихода Еэна. Я сегодня утром посмотрела дневники эти -- Еэн там ВСЁ изменил почти, гы. Ну ладно, ладно.
Еэн приехал часов в 15, а не в 11, ну ладно, ладно. И сказал, что мы сделали клёвые дневники, имея, впрочем, в виду, что клёво, что мы их вообще сделали. "Но вы исправили в них всё" -- "ну, только кое-что".
Ещё сказал безапелляционно, что эта утончённая аристократичная пожилая тётушка с раком поджелудки и метастазами везде -- умирает и скоро умрёт. Ну да, это понятно, но блин. Вот так наблюдать, как человек желтеет день ото дня, как скелры у него желтеют день ото дня, как он уже подняться с кровати почти не может от слабости и говорит всё тише и спутаннее и скоро перестанет твои вопросы понимать (печёночная энцефалопатия, чо). ну капельницы с гептралом и цефтриаксоном, но результат нулевой и даже отрицательный (кст на вб нам говорили, что все эти "гепатопротекторы" -- гептрал, орнитин -- только ускоряют цирроз). я: "но делают же переливание при энцефалопатии?" Вот тут Еэн и сказал, что см. выше. [если она умрёт при мне, я схожу на вскрытие, если мне будет позволено]
упд: она умерла 4-го июля; я не была на вскрытии, поздно узнала слишком
спросила у Еэна, почему он пошёл в терапию.
Еэн: (пафосно) потому что терапия -- это венец всей медицины!
я: но... терапевты ничего не делают.
Еэн: если считать, что терапевты ничего не делают, то в терапию идти не надо, конечно.
я: резонно. Но терапевты действительнро ничего не делают, я понимаю так, что основная работа терапевта -- принимать на себя ответственность... терапевт действительно не делает ничего конкретного. Хирурги, например...
Еэн: Если считать, что терапевт ничего не делает, то идти в терапию действительно не надо. Но, в самом деле, здесь, в стационаре вы и не можете наблюдать настоящую работу терапевта.
я: в чём заключается настоящая работа терапевта?
Еэн: в том, чтобы хирургу не приходилось проводить холецистэктомию. Чтобы не нужно было хирургу оперировать по поводу неопластических процессов... Конечно, в случае травмы или аварии работа хирурга оправдана. Но нужно уметь предотвращать то, что может быть предотвращено. Настоящая работа терапевта -- вести амбулаторных больных.
я: вы хотите сказать, что настоящие терапевты работают в поликлиниках?
Еэн: ну... да. и семейные врачи...
я: ...
(я потом пересказала этот разговор Кристине -- она высказала ту самую мысль, которую я подумала в этот момент: нуну, в поликлиниках работают, да. сидят блин справки выписывают)
пичаль.
мне ОЧЕНЬ нравится практика в этом году. так удивительно.
@темы: Лытдыбр, Учеба, практика, медицина, велосипед, преподы